<без названия>

Я любил часто бывать в гнезде у белки.
Там всегда мило и тепло.
Даже когда за окном снег или дождь.
Но белка уже не та, что была раньше.
И те времена нельзя пока вернуть.
Я не скоро теперь услышу шорох сентябрьских листьев.
Не услышу детских голосов за рощей.
Белка состарилась, благополучно умерла и родилась теперь ягодой.
Я иногда прихожу к ней.
Мы долго болтаем.
Ей страшно после зимы родиться котенком.
Не хочет быть утопленной.
Я успокаиваю её и обещаю попросить за неё.
Рядом шуршит высокий тополь.
В конце мая он растворяет своё семя в листьях жены-яблони.
Тополь мечтает о потомках.
Но яблоня боится сказать ему, что потомства никогда не будет.
Раструб её пахнущего цветка не может натурально принять семя.
Тополь даже жаловался соседу-клёну на возможное бесплодие любимой.
В семье частые скандалы.
По ночам слышен плач безысходности.
Каждое утро идет дождь.
А днём солнце обречёно всё сушит.
Но некоторые лужи к вечеру всё же остаются.
И так неделя за неделей.
Пока по утрам не пойдёт снег.
Зима.
Кто куда!
Клен каждую зиму рождается мухой в Никарагуа.
Жрёт дерьмо бегемота в столичном зоопарке.
С ним каждую зиму ещё одна муха.
Они друзья.
Летом она - каштан на Хрещатике.
Правда, эта муха очень неаккуратна.
Несколько раз умирала она от удара хвоста бегемота.
Один раз раздавил какой-то зоолог.
Яблоня зимой тутовый шелкопряд в Гонконге.
Полетает немного бабочкой, потом куколкой ну и дальше.
Хуже всех устроился тополь.
Он рождается несколько раз за зиму бесполой бактерией в озере Чад.
Ужасно скучно и никаких эмоций.
О сексе и речи нет.
Говорил как-то, что плюнет на все и улетит.
Набирают добровольцев на экватор Марса.
Набором органических полимеров.
С хорошей перспективой развития в клетку, возможно имеющую пол.
А через десяток миллионов лет - разрешение на развитие разума.
Я отговариваю тополя.
Десять миллионов лет, по-моему, долговато.
А если двадцать?
Я обещаю что-нибудь устроить для него уже лет через сто.
Как-то к нашим ночным беседам присоединился уж.
Точнее он просто замер и слушал.
Когда мы его заметили, он уполз.
Но уже на следующий день мне довелось с ним познакомиться.
И даже немного пообщаться с ним.
Он сто лет назад познал Великое Счастье.
Он был человеком.
Правда, за что он получил такое право, я не узнал.
С его слов он обладал хорошим интеллектом.
Да и прожил долгую и интересную жизнь.
Звали его Лаврентий.
Добрую половину жизни прислуживал какому-то Иосифу.
Теперь этот Иосиф - медуза в Красном море.
В своих снах они видятся и вспоминают старые деньки.
Уж говорит, что натворили они там дел.
Испортили много людей.
Да так, что почти все, перерождаясь, умственно отставали даже от болонок.
Ну и почти всех - вшами в Индию.
Наказали обеих.
После ужа быть ему тысячу раз неоплодотворённой яйцеклеткой белой медведицы.
А бывший Иосиф не будет испытывать эмоций миллион лет.
Всё так медузами да водорослями.
Просрали оба своё Великое Счастье.
Каждую зиму я вижусь со знакомым вирусом гриппа.
Сначала он со своими летит из космоса в Азию.
Потом - куда кого занесёт.
Он - к нам.
Расскажет как дела в космосе, что нового в Азии и всё такое.
Жалуется, что становится их всё меньше и меньше.
Многих забирают людьми в Китай.
Нет там умственного равновесия - на большую площадь мало интеллекта.
Ну и уравновешивают не качеством населения, а количеством.
Вирус думает, что скоро все они получат разделение полов.
Но я точно знаю, что эту программу надолго закрыли.
Ничего ему не говорю.
Не хочу расстраивать.
Вирус с плохим настроением очень опасен.
После наших бесед он летит в город.
К людям.
Заражать.
Хвастался пару лет назад, что двоих заразил насмерть.
Когда я был человеком, почему-то очень боялся смерти.
Наверно поэтому и прожил долго.
А как умер - не помню.
Во сне.
Июньские ночи - настоящий фиолет.
Синее небо, разбавленное звёздной хлоркой.
И всю ночь - краснота на севере.
Где-то далеко шумит какая-то башня.
Её шум унылый и однообразный.
Инвариантный аккомпанемент бодрым сверчкам.
И злобному ворчанию лягушек.
Никто не спит.
Смелый сон приходит утром.
Когда солнце уже делает километровые тени.
Сверчки резко немеют.
Лягушки молча купаются.
А башенный аккомпанемент всё звучит и звучит.
Гипотетический дирижер разворачивается в сторону города.
Заводит машины, тармваи, рынки и будильники в медовых спальнях.

2001